О Б.Н. Вепринцеве на биофаке ходили легенды, и мне очень хотелось попасть в его группу, которая начала заниматься исследованием электрофизиологической активности нервных клеток, тем более что я закончила кафедру физиологии и была ученицей проф. М.В. Кирзона, известного электрофизиолога. Это с одной стороны. А с другой стороны я была заворожена его фантастическими проектами исследования деятельности мозга. Вечерами мы собирались на квартире Бориса Николаевича, пили манговый сок, которым он нас угощал, с упоением слушали его и мечтали о научных открытиях. Это были незабываемые вечера еще и потому, что мы были молоды, были увлеченными романтиками, перед нами была долгая жизнь, полная надежд. Мысли Бориса Николаевича пульсировали от грандиозных замыслов, и мы уже тогда понимали, что Борис Николаевич — ученый с масштабным мышлением, и что он до конца своей жизни будет предан Пущину. Мы пошучивали между собой, что Борис Николаевич даже березку выбрал себе, под которой будет похоронен.
Вопрос о кодировании информации в мозге занимал в то время многих исследователей. Особенно много работ было инициировано появлением гипотезы Хидена о том, что процессы запоминания и кодирования информации в нейронах связаны со структурными перестройками молекул РНК и синтезом специфических белков. Начинается период интенсивных поисков связи между электрической активностью нейрона, синтезом РНК и процессами памяти. Одним из направлений, которым занимались в группе Бориса Николаевича, и было выяснение связи между элементарной функцией нейрона, его электрической активностью, и синтезом РНК.
Когда я была зачислена в группу Бориса Николаевича, мне и было предложено исследовать влияние рибонуклеазы на электрическую активность нейронов большого прудовика. Кстати, это тема сначала была предложена Кате Вульфиус, а затем и Алику Кислову. Она им не понравилась и была отвергнута. Однако тема была включена в план института, и ее надо было выполнять. Исполнителями, таким образом, стали мы с Игорем Крастсом. Надо сказать, что это был замечательный рабочий тандем. Игорь — немногословный, ворчливый, но надежный человек и изобретательный исследователь. Мы с ним сделали много прогрессивных методических шагов в исследовании электрических характеристик нейронов большого прудовика. Нами было выяснено также, что получаемые некоторыми исследователями положительные результаты действия РНК-азы на электрическую активность нейронов связаны в первую очередь с резким изменением рН при наложении кристаллов РНК-азы на мозг. Аспирантка Бориса Николаевича и его любимица Тая Дьяконова занималась выяснением вопроса о том, изменение ли проницаемости мембраны запускает синтез РНК в ядре нейрона или же усиление синтеза РНК является первичным и вызывает изменение проницаемости мембраны нейрона.
Работа проводилась на гигантских нейронах большого прудовика. Определенные нейроны можно было идентифицировать в мозге каждого моллюска, и это было очень удобно для работы с ними. Всем экспериментаторам известен факт — успех исследования самым существенным образом зависит от выбора объекта. Предложенный Борисом Николаевичем для исследования мозг моллюска большого прудовика был более чем удачным. Мы с Игорем Викторовичем начали свои исследования на идентифицированных нейронах большого прудовика, используя камеру с боковой подсветкой. Кольцо ганглиев закрепляли на пробочке круговой пластинки, вращение которой позволяло подводить под электроды нужный нейрон. Целостность ганглия не нарушалась, так как оболочка надрывалась только над исследуемым нейроном. Нами были описаны электрофизиологические характеристики практически всех идентифицированных нейронов. Это облегчило дальнейшие исследования других сотрудников лаборатории. С другой аспиранткой Бориса Николаевича Эдой Гаховой была сделана престижная в те времена работа — адреналиновое картирование мозга моллюска. К сожалению, эта работа не была опубликована и не имела своего дальнейшего развития.
В то же время следует отметить, что начало 60-х годов знаменовалось утверждением Na-K-гипотезы формирования потенциала действия на электровозбудимой мембране. Нобелевские лауреаты Ходжкин, Хаксли и Катц количественно подтвердили натриевую гипотезу на основании исследований процесса проницаемости гигантского аксона кальмара как функции времени (ОВ: длительности?) мембранного потенциала. Интересно, что некоторые исследователи под влиянием работ нобелевских корифеев искали и, что более интересно, находили подобный механизм генерации потенциалов действия на мембранах других клеток, в частности, на нейронах моллюсков. Изучая ионные механизмы проницаемости мембран сомы нейронов большого прудовика, мы вдруг обнаружили, что в этом случае главная роль отводится не натрию, а ионам кальция, кальций играет главенствующую роль в генерации потенциалов действия. Это было очень неожиданно для всех, и мы за это, как говорится, были сильно биты. Реакция Бориса Николаевича на полученные нами результаты, когда он вернулся из очередной поездки в Москву, была довольно резкой. Он нервно заходил по комнате и сказал, что этого не может быть, так как сотрудники П.Г. Костюка (киевская школа электрофизиологов) регистрируют и изучают натриевые каналы на соме нервных клеток моллюсков уже давно, и мы, по-видимому, имеем дело с артефактами. Однако, здесь горячо выступили в нашу поддержку Тая Дьяконова и сам Игорь Викторович. Как показало время, кальциевые каналы заняли практически монополию в участии генерации потенциалов действия возбудимых мембран. В настоящее время открыто и изучено уже несколько типов кальциевых каналов. Но в те далекие времена наши результаты были восприняты с большой осторожностью. У Бориса Николаевича были поэтому основания не доверять нашим результатам.
В то время у Бориса Николаевича родилась идея о роли внутриклеточного Са в процессе возбуждения. Была сооружена установка для микроинъекции Са внутрь клетки. К сожалению, эту работу не удалось сделать, как я сейчас понимаю, лишь потому, что не было нужных зондов на кальций. У Бориса Николаевича появилась идея использовать вещество акворин, зонд на Са. Но это вещество надо было выделить из морских животных. Передо мной лежит план экспедиции на биостанцию Дальние Зеленцы, который составил Борис Николаевич. Но, к великому сожалению, этой экспедиции не суждено было состояться.
Борис Николаевич часто и подолгу бывал в отъезде и когда он появлялся в лаборатории, встречи с ним носили сильно эмоциональный характер. Он умудрялся собирать в лабораторию сотрудников с очень экзотическими характерами. Все были сильными личностями. Главное же — мы были молоды, самонадеянны, законченные максималисты. В то время мы не понимали того, что Борису Николаевичу приходилось прилагать гигантские усилия, чтобы претворить в жизнь свои идеи, найти единомышленников среди чиновников, от которых зависело финансирование проектов и разработок, поэтому ему необходимо было быть в Москве, а нам хотелось, чтобы он сидел с нами в лаборатории.
В частности, только он своей самоотверженной энергией смог организовать и довести до рабочего состояния разработку комплекта манипуляторов для микроэлектродных исследований электрических свойств возбудимых мембран клеток. Это был прогрессивный шаг в весьма тонких исследованиях механизмов ионной генерации биопотенциалов, который заменил кустарные самоделки фирменными приборами, позволившими работать на высоком техническом уровне. За эту разработку Борис Николаевич с сотрудниками были награждены Государственной премией СССР. И в настоящее время эти приборы продолжают использоваться в работах по клонированию, опирающихся на микрохирургию клетки.
Следующей глобальной идеей Бориса Николаевича было сохранение генофонда вымирающих животных и растений, то есть в лаборатории создавалось совершенно новое направление. Часть сотрудников занялась этим новым делом — созданием низкотемпературного банка, криоконсервацией генома. Другая часть лаборатории осталась приверженной к продолжению исследований ионных механизмов генерации потенциалов на нейронах моллюсков. Таким вот образом было создано новое направление в биологии, и фактически организовалась новая лаборатория. В этом новом направлении должны были разрабатываться методы не только криоконсервации генома, но и клонирования, т.е. пересадки ядер и получения химерных животных. Я думаю, что при том большем энтузиазме и усердии, с каким взялись за дело сотрудники нового направления, овечка Долли могла бы родиться в лаборатории Бориса Николаевича, не случись его ранняя смерть.
Я оплакиваю до сих пор уход из жизни Бориса Николаевича не только как утрату большого ученого и человека, но и потому, что остались нереализованными наши с ним научные планы. Мы обсуждали следующую совместную работу. Борис Николаевич пригласил меня возглавить кабинет микрохирургии. Это было в самом конце 1989 года. Это была наша последняя встреча.
Я# не сомневаюсь в том, что ещё много будет написано о больших, даже глобальных вопросах биологии, которые поднимал Борис Николаевич. Это и сохранение генома вымирающих видов животных и растений, и его любимое детище, фонотека голосов птиц. Как только наступала весна, ветер дальних странствий звал в экспедицию, и он собирал команду и отправлялся в дальние края за собиранием удивительных птичьих голосов. Мне же хочется подчеркнуть то, что у Бориса Николаевича был очень широкий круг знакомств в самых высоких сферах нашего общества. Вспоминаю эпизод из нашей экспедиционной жизни. Мы были в экспедиции на острове Путятин. И вот мы# решили прогуляться по Японскому морю под парусом. Мы вышли в открытое море, на горизонте в дымке голубели Японские острова, и нам было очень весело. Но веселье наше в мгновение ока было развеяно появившимся как из-под воды сторожевым катером, который быстро взял нас на абордаж и привел нашу лодку на КП. Дежурный капитан более чем резко пытался говорить с нами, но Борис Николаевич попросил соединить его с Командующим Дальневосточным флотом, назвав того по имени-отчеству и сообщив номер его телефона. Ситуация тут же изменилась и нас вежливо отбуксировали в пролив, ведущий к нашей научно-исследовательской станции.
Много хороших дней и вечеров, проведенных в присутствии Бориса Николаевича, вспоминаются мне. Он действительно был большим ученым, глубоко преданным науке, и очень интересным человеком с огромными знаниями. Ему был чужд так называемый домашний быт и все, что с ним связано. Его мысли были заняты решением грандиозных научных задач. Жаль, что таких людей очень немного. С уходом Бориса Николаевича в Пущине погас огонь факела, который обжигал и будоражил умы. Стало уныло и скучно.
О.М. Жерелова
Доктор биологичесих наук
